Время глаза [Время ока] - Харлан Эллисон

Харлан Эллисон

Время глаза [Время ока]

На третий год свой смерти я встретил Пиретту. Встретил совсем случайно. Просто она занимала палату на втором этаже, а мне были разрешены прогулки по первому этажу и садам для принятия солнечных ванн. Первое время казалось странным, что мы вообще встретились. Ведь она оказалась в Доме после того, как в 1958 году ослепла. Я же был одним из тех стариков с молодыми лицами, что пережили Вьетнам.

Честно говоря, этот Дом, несмотря на высокую ограду из гладкого камня и навязчивую опеку миссис Гонди, все же не был мне так противен. Я твердо знал, что когда-нибудь объявшая меня мгла рассеется – и у меня снова появится потребность с кем-то поговорить. А тогда я смогу наконец этот Дом покинуть.

Только все это в будущем.

Не то чтобы я с надеждой предвкушал этот день, но и не искал для себя прибежища в размеренной жизни Дома. Я как бы висел в забытьи – меж интересом к этой жизни и намерением ее оставить.

Я был болен. Вернее, мне сказали, что я болен. Только что бы мне там ни говорили, я был мертв. И не видел никакого смысла хоть чем-то интересоваться.

Совсем иное дело – Пиретта.

Нежное личико, словно выточенное из нефрита. Голубые глаза – будто тихая гладь мелкого озера. Ее тонкие руки всегда находили себе какое-нибудь пустяковое занятие.

Повстречались мы, как я уже сказал, совершенно случайно. В то самое время, которое она потом назвала «временем ока», Пиретта стала какой-то беспокойной – и ей удалось удрать от своей мисс Хейзлет.

А я, свесив голову на грудь и заложив руки за спину, как раз прогуливался в нижнем коридоре, когда Пиретта стала спускаться по массивной спиральной лестнице.

У этой лестницы я частенько останавливался и наблюдал за пустолицыми женщинами, что оттирали ступеньку за ступенькой. И всякий раз возникало странное чувство, будто они спускаются в ад. Начинали они сверху и отмывали все до самого низа. У всех одинаковые седоватые волосы вроде пакли или слежавшегося сена. Работали они с методичной обреченностью. Это явно было их последнее занятие перед могилой, и они яростно цеплялись за него, вовсю орудуя тряпками, мылом и водой. А я стоял и смотрел, как они шаг за шагом спускаются в ад.

Но на сей раз там не было коленопреклоненных рабынь.

Я слышал, как Пиретта движется вплотную к стене: нежные кончики ее пальцев касались деревянной обшивки, – и сразу понял, что она слепа.

Причем не просто страдает недостатком зрения. Нет, совсем слепа.

Во всей ее внешности было нечто неуловимое – и оно мгновенно проникло в мое мертвое сердце. Я смотрел, как она спускается с величавой медлительностью – будто под неслышную музыку, – и все мое существо неудержимо повлекло к ней.

– Простите, быть может, вам помочь? – услышал я свое вежливое предложение. Пиретта резко остановилась и подняла голову с чуткостью полевой мыши.

– Нет, благодарю, – столь же вежливо отозвалась она. – Большое спасибо, но я и сама вполне могу о себе позаботиться. А вот до той особы... – она кивнула в сторону верхней площадки – ...это, похоже, никак не дойдет.

Одолев оставшиеся ступеньки, Пиретта ступила на бордовый безворсый ковер. Потом остановилась и резко выдохнула – будто только что завершила кругосветное путешествие.

– Меня зовут... – начал было я, но она, слегка фыркнув, тут же перебила:

– Зовут, как и звали. – Девушка мило захихикала. – Ну что в самом деле могут значить какие-то имена? – В ее голосе звучала такая убежденность, что я просто не мог не согласиться.

Потому и сказал:

– Да, похоже, что так.

Пиретта негромко засмеялась и пригладила свои спутавшиеся со сна рыжеватые волосы.

– Не похоже, – заключила она, – а так и есть.

Все ее слова казались мне очень странными. По многим причинам. Во-первых – какая-то путаная непоследовательность. Хотя тогда это в глаза не бросалось. А во-вторых, она была первой, с кем я заговорил с тех пор, как два года и три месяца тому назад меня поместили в этот Дом.

И все же я почувствовал привязанность к этой девушке и попытался развить наше поверхностное знакомство.

– А все-таки, – отважился я возразить. – Надо же как-то отличать одного человека от других. – Я еще осмелел и выпалил нечто совсем отчаянное: – Особенно если человек этот кому-то нравится...

Бесконечно долгое мгновение Пиретта обдумывала сказанное, одной рукой по-прежнему опираясь о стену, а другую поднеся к своему бледному горлу.

– Если вы так настаиваете, – подумав, ответила она, – можете звать меня Пиретта.

– Это ваше настоящее имя?

– Нет, – честно ответила она, и я понял, что мы подружимся.

– Тогда вы зовите меня Сидней Картон. – Я выпустил на волю давнее заветное желание.

– Недурное имя, если такие вообще бывают, – признала девушка, и я кивнул. Потом, поняв, что кивка ей не услышать, пробормотал что-то лаконично-одобрительное.

– Хотите, я покажу вам сад? – прозвучало затем мое рыцарское предложение.

– Было бы мило с вашей стороны, – иронически отозвалась Пиретта, – как видите, я совершенно слепа.

Превращая свою неловкость в игру, я подхватил:

– Правда? А я даже и не заметил.

Тогда Пиретта взяла меня под руку, и мы вместе прошли к стеклянным дверям, что вели в сад. Но тут по лестнице послышались торопливые шаги – и девушка судорожно ухватилась за мою руку.

– Это мисс Хейзлет! – выпалила Пиретта. – Скорее! Пожалуйста, скорее!

Я сразу понял, в чем дело. По лестнице спускалась ее сиделка. И тут же до меня дошло, что Пиретте не разрешают выходить, что теперь ее разыскивают. Но я никак не мог допустить, чтобы ее вернули в палату прямо сейчас. Сейчас, когда я только-только ее нашел.

– Положитесь на меня, – прошептал я девушке, уводя ее в боковой коридор.

Отыскав кладовку уборочного инвентаря, я провел Пиретту в темное, прохладное убежище. Потом аккуратно притворил дверь и на всякий случай подпер ее спиной. Я стоял совсем рядом с девушкой, прислушиваясь к ее частому, неглубокому дыханию. Все это напомнило мне Вьетнам – те несколько часов перед рассветом, когда мы с трепетным страхом ожидали, что принесет нам утро. Сам не сознавая, что делаю, я обнял Пиретту – и тут же почувствовал, как ее руки тоже обвили мое тело. Так мы и стояли обнявшись. Впервые за два с половиной года во мне стали пробуждаться какие-то чувства. Ох, и глупо же было мне тогда мечтать о любви! Я стоял рядом с Пиреттой, дрейфуя в океане противоречивых чувств, – и ждал, пока ее мисс Хейзлет смоется наконец из коридора.

Время пролетело слишком быстро – и вскоре мы услышали те же размеренные шаги, что удалялись вверх по лестнице. В шагах так и слышались беспокойство, раздражение и досада.